Одна из последних оставшихся проблем в науке — это загадка сознания или человеческого разума. Человеческий мозг — это всего лишь комок желе болтающийся в черепе — но он может созерцать необъятность межзвездного пространства и оперировать такими понятиями, как ноль и бесконечность. Что еще более примечательно, разум может задавать вопросы самому себе: «Кто я?» — и это пожалуй, самый фундаментальный из всех вопросов бытия.
На самом деле тут две проблемы — проблема квалиа и проблема себя. Мои коллеги, ныне покойные Фрэнсис Крик и Кристоф Кох, оказали мне ценную услугу, указав, что сознание может быть скорее эмпирической, чем философской проблемой, и предложили несколько остроумных решений проблем сознания. Но я бы не согласился с их позицией, что проблема квалиа была проще и должна быть решена в первую очередь, прежде чем мы займемся собственным «Я». Я думаю, что верно как раз обратное. Я абсолютно уверен, что большинство людей, читающих эту статью, решат свою проблему еще при жизни. Но не сама квалиа.
В. С. РАМАЧАНДРАН, нейробиолог, директор Центра изучения мозга и познания Калифорнийского университета в Сан-Диего, автор книги « Краткое путешествие по человеческому сознанию» и соавтор книги « Фантомы мозга». Страница биографии Эджа В.С. Рамачандрана
САМООСОЗНАНИЕ: Последняя ГРАНИЦА.
В.С. Рамачандран: Одна из последних оставшихся проблем в науке — это загадка сознания. Человеческий мозг — всего лишь комок желе в черепе, но он может созерцать необъятность межзвездного пространства и оперировать такими понятиями, как ноль и бесконечность. Что еще более примечательно, мозг может задавать тревожные вопросы о смысле собственного существования. «Кто я?» — это пожалуй, самый фундаментальный из всех вопросов.
Проблема квалиа хорошо известна. Предположим, я высокоразвитый интеллектуально дальтоник марсианин. Я изучаю ваш мозг и полностью выясняю, до мельчайших деталей, что происходит в вашем мозгу — все физико-химические процессы — когда вы видите красный свет с длиной волны 600 и думаете это «красный». Вы знаете, что это научное описание, хотя и полное с моей точки зрения, но упускаете из виду нечто невыразимое и по существу непередаваемое, а именно ваше фактическое переживание "покраснение перед глазами". Вы не можете передать мне невыразимое качество покраснения, кроме как соединить свой мозг напрямую с моим, без вмешательства воздушных волн (Билл Хирштейн и я называем это квалиа-кабелем, но это сработает, только если мой дальтонизм вызван в моем глазу отсутствием рецепторных пигментоа, а мозговая схема, отвечающая именно за цвет, при этом не пострадала.
Мы можем определить квалиа как тот аспект вашего опыта, который упущен мной — дальтоником-марсианином. Я считаю, что эта проблема никогда не будет решена или окажется (с эмпирической точки зрения) псевдопроблемой. Квалиа и так называемые «чисто физические» события могут быть подобны двум сторонам ленты Мебиуса, которые выглядят совершенно иначе с нашей муравьиной точки зрения, но на самом деле представляют собой единую поверхность.
Таким образом, чтобы понять квалиа, нам, возможно, придется выйти за пределы нашего муравьиного взгляда, как это сделал Эйнштейн в другом контексте. Но как это сделать, остается только гадать.
Проблема самости, с другой стороны, является эмпирической и может быть решена — или, по крайней мере, исследована до предела — с помощью науки. Если и когда мы это сделаем, это станет поворотным моментом в истории науки. Неврологические состояния показали, что самость не является монолитной сущностью, которой она себя считает. Кажется, что оно состоит из множества компонентов, каждый из которых можно изучать по отдельности, и представление о едином «я» вполне может быть иллюзией. (Но если это так, нам нужно спросить, как возникает иллюзия; была ли она адаптацией, приобретённой в результате естественного отбора?)
Рассмотрим следующие расстройства, иллюстрирующие различные аспекты личности.
• Внетелесные переживания: пациенты с правосторонним лобно-теменным инсультом сообщают о том, что уплывают в космос, наблюдая за своим телом внизу, что, несомненно, способствует возникновению мифа о бестелесных душах. Инсульты левого полушария приводят к ощущению таинственного присутствия — фантомного близнеца — парящего за левым плечом пациента.
• Апотемнофилия: у совершенно нормального человека возникает сильное желание ампутировать руку или ногу. Правая теменная часть (ее часть известна как SPL) обычно содержит полное внутреннее изображение тела. Недавно мы показали, что у этих больных часть карты, соответствующая пораженной конечности, врожденно отсутствует, что приводит к отчуждению конечности.
Пациенты иногда испытывают сексуальное влечение к людям с ампутированными конечностями. Мы постулируем, что у «нормальных» индивидуумов есть генетически определенный гомункул в S2, который служит шаблоном, воздействующим на лимбическую и зрительную области для определения эстетического предпочтения собственного типа телосложения. Следовательно, свиней привлекают свиньи, а не люди (что не отрицает дополнительной роли обонятельного и зрительного импринтинга). Но если на изображении в S2 отсутствует конечность, это может трансформироваться в эстетическое предпочтение человека с ампутированными конечностями, опосредованное обратными проекциями, которые, как известно, связывают («эмоциональную») миндалевидное тело с каждым этапом визуальной иерархии.
• Транссексуальность: женщина утверждает, что сколько себя помнит, она чувствовала себя мужчиной, пойманным в ловушку в женском теле, даже испытывая фантомные пенисы и эрекцию. Наше обычное представление о том, что каждый человек имеет одну сексуальную идентичность (или самость), ставится под сомнение. Оказывается, есть по крайней мере четыре различных аспекта сексуальности; ваша внешняя анатомия, ваш внутренний мозговой образ тела, ваша сексуальная ориентация и ваша сексуальная идентичность — кем, по вашему мнению, другие думают о вас. Обычно они гармонизируются в развитии плода, но если они разъединяются, вы становитесь транссексуалом. (Важно отметить, что в них нет ничего «ненормального», точно так же, как вы не считаете ненормальным быть геем.)
• Пациент с фантомной рукой просто наблюдает, как дотрагиваются до руки студента-добровольца. Удивительно, но пациент чувствует прикосновение в своем фантоме. Барьер между ним и другими растворился.
• Синдром Котара: пациент утверждает, что он мертв, и отвергает все доказательства обратного.
• Бред Капгра: пациент утверждает, что его мать похожа на его мать, но на самом деле является самозванкой. Другие пациенты утверждают, что живут в доме, который является копией их настоящего дома. Билл Хирштейн и я (а также Гайдн Эллис и Эндрю Янг) показали, что этот весьма специфический бред возникает из-за того, что зрительная область мозга не связана с эмоциональными областями. Поэтому, когда наш пациент Дэвид видит свою мать, он узнает ее — вместе с полутенью воспоминаний, связанных с ней. Но никаких эмоций и ощущения близости не вызывает, поэтому он рационализирует свое любопытное затруднительное положение, говоря, что она самозванка. Важно отметить, что эти пациенты обычно умны и психически стабильны в большинстве других аспектов. Именно избирательный характер бреда делает его удивительным и заслуживающим изучения.
Дэвиду также было трудно абстрагироваться от последовательных встреч с новым человеком, увиденным в разных контекстах, чтобы создать прочную идентичность этого человека. Без вспышки узнавания, которую он должен был бы испытать во второй, третьей или n-й экспозиции, он не мог бы связать эти переживания воедино в одну личность. Еще более примечательно, что Давид иногда копировал самого себя! Он часто ссылался на «другого Дэвида, который в отпуске». Словно даже последовательные эпизоды его собственного «я» не были связаны воедино так, как в тебе и во мне.
Это не следует путать с MPD («расстройство множественной личности»), наблюдаемым в психиатрическом контексте. MPD часто является сомнительным диагнозом, который ставится в медицинских и юридических целях и в целях страхования, и имеет тенденцию колебаться от момента к моменту. (У меня часто возникало искушение отправить пациенту с ПРЛ два счета, чтобы проверить, оплатит ли он оба.) С другой стороны, такие пациенты, как Дэвид, могут дать нам подлинное понимание нейронной основы самости.
• При другом заболевании у пациента с повреждением передней поясной извилины развивается «акинетический мутизм». Он лежит в постели, полностью бодрствующий и настороженный, но не может ни говорить, ни ходить, вообще никак не взаимодействует с окружающими его людьми или вещами. Иногда такие больные просыпаются (при введении определенных препаратов) и говорят: «Я знал, что происходит вокруг меня, но у меня просто не было желания что-либо делать». Это было, если бы у него была избирательная потеря одного из главных атрибутов собственной свободы воли.
• Еще более странным является явление, называемое «телефонным синдромом». Пациент (назовем его Джон) проявит акинетический мутизм — отсутствие зрительного сознания — при личной встрече, скажем, со своим отцом. Но если ему звонит отец, он внезапно приходит в сознание и начинает с ним нормально разговаривать (С. Шрирам и Оррин Девински, личное сообщение). Как будто есть два Джона — визуальный Джон, который лишь частично в сознании, и слуховой Джон (с самим собой), который разговаривает по телефону. Это подразумевает определенную степень сегрегации «я» — на всем пути от сенсорных зон до двигательной активности, — о которой никто и не подозревал.
Теперь мы рассмотрим два аспекта личности, которые считаются почти аксиомами. Во-первых, его сугубо частный характер. Вы можете сопереживать кому-то, но никогда не доходить до переживания ее ощущений или растворения в ней (за исключением патологических состояний, таких как folie a duex и романтическая любовь). Во-вторых, он осознает свое существование. Самость, отрицающая себя, — это оксюморон. Однако обе эти аксиомы могут развалиться при болезни; не затрагивая другие аспекты себя. Человек с ампутированной конечностью может буквально почувствовать прикосновение к своей фантомной конечности, когда он просто наблюдает, как прикасаются к нормальному человеку. Человек с синдромом Котара будет отрицать свое существование; утверждая, что его тело - просто пустая оболочка. Объяснение этих нарушений с точки зрения нервной системы может помочь понять, как устроено нормальное «я».
Чтобы объяснить некоторые из этих синдромов, нам нужно задействовать зеркальные нейроны, открытые Джакомо Риццолатти, Викторио Галласе и Марко Якобони . Нейроны в префронтальной коре посылают сложные сигналы вниз по спинному мозгу, которые координируют умелые и полуумелые движения, такие как закладывание еды в рот, нажатие на рычаг, нажатие кнопки и т. д. Это «обычные» двигательные командные нейроны, но некоторые из них они, известные как зеркальные нейроны, также срабатывают, когда вы просто наблюдаете, как другой человек выполняет подобное действие. Это как если бы нейрон (точнее, сеть, частью которой является нейрон) использовал визуальный ввод для своего рода «симуляции виртуальной реальности» действий других людей, позволяя вам сопереживать ей и смотреть на мир с ее стороны. точка зрения.
В предыдущем эссе Edge я также предположил, что эти нейроны могут не только помочь моделировать поведение других людей, но и могут быть обращены «внутрь» — так сказать — для создания репрезентаций второго порядка или метарепрезентаций ваших собственных более ранних мозговых процессов. Это может быть нейронной основой самоанализа и взаимности самосознания и другого осознания. Очевидно, здесь возникает вопрос о курице или яйце, что эволюционировало первым, но это не имеет отношения к моему основному аргументу. (См. также вклад Ника Хамфри в Edge.) Суть в том, что они развивались вместе, взаимно обогащая друг друга, чтобы создать зрелое представление о себе, которое характеризует современных людей. Наш обыденный язык иллюстрирует это, например, когда мы говорим: «Я чувствую себя немного неловко», когда я действительно имею в виду, что я осознаю, что другие осознают меня. Или когда я говорю о самокритичности или о «жалости к себе». (Шимпанзе мог бы — возможно — пожалеть шимпанзе-попрошайку, но я сомневаюсь, что он когда-либо испытал бы жалость к себе.)
Я также предполагаю, что, хотя эти нейроны первоначально возникли у наших предков, чтобы принять чужую аллоцентрическую визуальную точку зрения, они эволюционировали дальше у людей, чтобы сделать возможным принятие чужой метафорической точки зрения. («Я вижу это с его точки зрения» и т. д.) Это тоже могло быть поворотным моментом в эволюции, хотя то, как это могло произойти, вызывает глубокое недоумение.
Есть также «сенсорные зеркальные нейроны», которые активируются не только при прикосновении к вашей коже, но и когда вы видите, как прикасается кто-то другой. Это поднимает интересный вопрос; как нейрон узнает, что такое стимул? Почему активность этих нейронов не приводит к тому, что вы буквально ощущаете прикосновение к другому человеку? Есть два ответа. Сначала тактильные рецепторы вашей кожи сообщают другим сенсорным нейронам в коре (незеркальным нейронам), что к ним не прикасаются, и этот нулевой сигнал выборочно накладывает вето на некоторые выходы зеркальных нейронов. Это могло бы объяснить, почему наш человек с ампутированными конечностями испытывал тактильные ощущения, когда наблюдал, как к нашему ученику прикасались; ампутация сняла вето. Это отрезвляющая мысль, что единственный барьер между вами и окружающими — это ваши кожные рецепторы!
Вторая причина, по которой ваши зеркальные нейроны не заставляют вас изображать всех, кого вы видите, или буквально испытывать их тактильные ощущения, может заключаться в том, что ваши лобные доли посылают сигналы обратной связи, частично подавляющие выходной сигнал зеркальных нейронов. (Он не может полностью подавить их; иначе вообще не было бы смысла иметь зеркальные нейроны.) Как и ожидалось, если лобные доли повреждены, вы начинаете подражать людям («эхопраксия»).
Недавние данные свидетельствуют о том, что зеркальные нейроны также могут отвечать за боль, отвращение, выражение лица — возможно, за все внешне видимое выражение эмоций. (Мы называем эти нейроны «эмпатии» или нейронами Ганди.) Некоторые из них находятся в передней части поясной извилины, другие — в островковой доле.
Я упоминаю об этом, чтобы подчеркнуть, что, несмотря на всю вашу гордость за свою индивидуальность и конфиденциальность, единственное, что отделяет вас от меня, — это небольшое подмножество нейронных цепей в ваших лобных долях, взаимодействующих с зеркальными нейронами. Повредите их, и вы «потеряете свою идентичность» — ваша сенсорная система начнет смешиваться с сенсорной системой других. Подобно пресловутой Марии философских мысленных экспериментов, вы испытываете их квалиа.
Мы предполагаем, что многие иначе необъяснимые нейропсихиатрические симптомы могут возникать из-за дефектов в этих цепях, ведущих к путанице «ты-я» и обедненной дифференциации эго. Линдсей Оберман, Эрик Альтшулер и я увидели сильные предварительные намеки на то, что у аутичных детей мало зеркальных нейронов, что не только объясняет их плохую имитацию, эмпатию и «воображаемую игру» (которая требует ролевой игры), но и то, почему они иногда путают местоимения «я» и «ты» и имеют трудности с самоанализом. Даже такие фрейдистские феномены, как «проекция», наблюдаемые у всех нас, могут иметь сходное происхождение: «Я люблю тебя» превращается в «Ты любишь меня», чтобы я чувствовал себя в большей безопасности.
Вернемся к синдрому Котара — предельному парадоксу самости, отрицающей собственное существование (иногда заявляющей: «Я мертв», «Я чувствую запах гниения моего тела» и т. д.). Мы предполагаем, что это происходит из-за комбинации двух поражений. Во-первых, поражение, аналогичное Capgras, но гораздо более распространенное. Вместо того, чтобы эмоции были отсоединены только от зрительных центров, они отсоединены от всех ощущений и даже воспоминаний об ощущениях. Так весь мир становится самозванцем — ненастоящим (не только мать). Во-вторых, может иметь место дисфункциональное взаимодействие между зеркальными нейронами и лобными тормозными структурами, приводящее к растворению ощущения себя как отличного от других (или даже от мира). Потерять мир и потерять себя — и это настолько близко к смерти, насколько это возможно. Это ни в коем случае не полностью развернутое объяснение; Я упоминаю об этом только для того, чтобы указать на стиль мышления, который нам может понадобиться для объяснения этих загадочных синдромов.
Теперь представьте, что эти же цепи становятся гиперактивными, как это иногда случается, когда у вас возникают припадки, возникающие в височных долях (височная эпилепсия). Результатом будет интенсивное усиление сенсорного восприятия мира пациентом и интенсивное сочувствие ко всем существам до такой степени, что он не будет видеть никаких барьеров между собой и космосом, что является основой религиозных и мистических переживаний. (Вы теряете весь эгоизм и становитесь единым с Богом.) Действительно, многие великие религиозные лидеры в истории имели TLE. Мой коллега, покойный Фрэнсис Крик, предположил, что у пациентов с височной эпилепсией, а также у священников в мозгу могут быть определенные аномальные передатчики, которые он называет «теотоксинами». (Однажды он сказал философу Пэту Черчленду, что не имеет ничего против религии как таковой.
Спешу добавить, что вовлечение височных долей в мистические переживания само по себе не отрицает существования абстрактного Бога, который в индуистской философии представляет собой высшее растворение всех преград. Возможно, пациент с TLE видел правду, а большинство из нас — нет. У меня самого нет TLE, но у меня лично были прозрения, когда я слушала навязчивую музыку, наблюдала за северным сиянием или смотрела на спутники Юпитера в телескоп. Во время таких прозрений я видел вечность в моменте и божественность во всем. И действительно, чувствовал себя единым с Космосом. В таких переживаниях нет ничего «истинного» или «ложного» — они такие, какие есть; просто другой взгляд на реальность.
Теперь обратимся к внетелесным переживаниям. Даже нормальный человек, такой как читатель, может время от времени занимать «отстраненную» аллоцентрическую позицию по отношению к себе (используя что-то вроде зеркальных нейронов), но это не становится полноценным заблуждением, потому что другие нервные системы (например, торможение со стороны шрифтовых структур) и кожные рецепторы) удерживают вас на якоре. Но повреждение правых лобно-теменных областей или кетаминовая анестезия (которая может воздействовать на те же контуры) снимает торможение, и вы начинаете покидать свое тело вплоть до того, что не чувствуете собственной боли. Вы видите свою боль «объективно», как будто ее испытывает кто-то другой. Некоторое подобное опоссумоподобное отстранение также происходит в ужасных чрезвычайных ситуациях, когда вы на мгновение оставляете себя и наблюдаете, как ваше тело насилует или терзает лев.
Предполагаемое «единство» или внутренняя целостность личности также является мифом. Большинство пациентов с параличом левой руки, вызванным правополушарным инсультом, жалуются на него, как и следовало бы. Но подмножество пациентов, у которых есть дополнительные повреждения репрезентации «образа тела» в правом SPL (и, возможно, островке), утверждают, что их парализованная левая рука им не принадлежит. Больной может утверждать, что он принадлежит его отцу или супругу. (Как будто у него была селективная «капгра» вместо руки.) Такие синдромы бросают вызов даже базовым предположениям, таким как «я закреплен в этом теле» или «это моя рука». Они предполагают, что «принадлежность» — это первичная функция мозга, заложенная в результате естественного отбора из-за ее очевидного избирательного преимущества перед нашими предками-гоминоидами.
Кажется, что этому почти нет предела. Умная и сознательная пациентка, которую я недавно видел, заявила, что ее собственная левая рука не была парализована и что безжизненная левая рука у нее на коленях принадлежала ее отцу, который «прятался под столом». Тем не менее, когда я попросил ее коснуться своего носа левой рукой, она использовала неповрежденную правую руку, чтобы схватить и поднять парализованную руку, используя последнюю как «инструмент», чтобы коснуться своего носа! Очевидно, кто-то там знал, что ее левая рука парализована и что рука на коленях принадлежала ей, но «она» — человек, с которым я разговаривал, — не знала. Затем я поднял ее «отцовскую руку» к ней, обратив внимание на то, что она была прикреплена к ее плечу. Она согласилась, но продолжала утверждать, что он принадлежал ее отцу. Это противоречие не беспокоило ее.
Ее способность придерживаться взаимно несовместимых убеждений кажется нам странной, но на самом деле мы все делаем это время от времени. Я знал многих выдающихся физиков-теоретиков, которые молились личному Богу; старик наблюдает за ним откуда-то с неба. Я мог бы упомянуть, что я давно знал, что молитва была плацебо; но, узнав недавно об исследовании, которое показало, что лекарство работает, даже если вы знаете, что это плацебо, я сразу же начал молиться. Есть два Рамачандрана — один ярый скептик, а другой набожный верующий. К счастью, мне нравится это двусмысленное состояние ума, в отличие от Дарвина, которого оно мучило. Это мало чем отличается от моего удовольствия от гравюры Эшера.
В последнее десятилетие среди нейробиологов резко возродился интерес к природе сознания и личности. К этой проблеме подходили со многих сторон - от электрофизиологии отдельных нейронов до макроскопической анатомии мозга (включая сотни исследований изображений мозга). Однако упущено то, что можно было бы назвать «психоанатомией»; целью которого является объяснение специфических деталей определенных сложных психических способностей с точки зрения столь же специфической деятельности специализированных нервных структур. В качестве аналогии рассмотрим открытие генетического кода. Крик и Уотсон распутали двойную спираль и мгновенно увидели, что комплементарность двух нитей спирали является метафорой комплементарности родителя и потомства в наследственности. (Свиньи рожают свиней, а не ослов.) Другими словами, структурная логика ДНК диктует функциональную логику наследственности. В нейронауке не появилось столь радикального понимания, которое позволило бы нам точно сопоставить функцию со структурой.
Один из способов достижения этой цели, как мы видели в этом эссе, может заключаться в изучении синдромов, лежащих на стыке неврологии и психиатрии. ДНК (хотя я этого не исключаю). Но вполне может быть много случаев, когда такой синтез возможен в меньшем масштабе, и это может привести к проверяемым предсказаниям и новым методам лечения. Они могут даже проложить путь к великой объединенной теории разума, которую физики искали, пытаясь объединить гравитацию, теорию относительности и квантовую механику.
Когда такая теория, наконец, появляется, мы можем либо принять ее с невозмутимостью, либо спросить: «Теперь, когда мы решили проблему «я», что еще остается ?»
ОБСУЖДЕНИЕ РЕАЛИТИ-КЛУБА
Я люблю Раму. Такой замечательный писатель, такой провокационный, такой увлекательный. Тем не менее, я должен сделать признание: я не смог пройти дальше первого предложения этого эссе! Если вы приукрасили, то вот слово в слово: «Одна из последних оставшихся проблем в науке — загадка сознания». Действительно? Одна из ПОСЛЕДНИХ проблем в науке, с большой буквы в науке, причем не только в психологии, но и в эволюционной биологии, антропологии и молекулярной биологии, не говоря уже о физике и химии? Вот это претензия! Давайте отбросим все нерешенные проблемы в химии и физике и сосредоточимся вместо этого на чем-то более близком к психологии, скажем, на эволюционной биологии. Мы до сих пор не понимаем, как развился секс! Есть несколько увлекательных теорий, но нет консенсуса и убедительных эмпирических данных, которые освещают путь. Вот еще: существуют ли формы жизни, не основанные на углероде? Может быть, но мы пока не знаем. Это настоящие проблемы, и, как и в случае с самосознанием, у нас только начинают появляться намеки на их решения.
Возможно, Рамачандран действительно хотел сказать, что сознание — одна из последних оставшихся проблем в науках о разуме, то есть в психологии и нейробиологии. Но и это не может быть правильным. Если взять проблему близко и близко, кто-нибудь действительно верит, что у нас есть подлинное понимание того, как мозг создает лингвистические представления? Если да, то я хотел бы услышать отчет. Но, пожалуй, не стоит браться за такую сложную задачу.
Как насчет рассказа о том, как мозг пчелы создает репрезентации своего собственного языка, который фон Фриш описал в 1960-х годах как язык танца пчелы. Мы, конечно, знаем, что танец в некотором смысле символичен, поскольку он означает или предоставляет информацию о местонахождении и качестве еды. Но мы не знаем, как электрическая активность создает эту информацию в формате, который можно считывать и отслеживать. И я не думаю, что мы даже близки к пониманию этой проблемы. Увеличьте масштаб и спросите, как мозг создает представления, которые позволяют нам оценить грамматичность бесцветных зеленых идей, которые яростно спят, в то же время оценивая отсутствие внятного смысла, и мы приходим удивительно коротко.
Ничто из этого не означает, что проблема самосознания не является подлинной проблемой или что материал, который обсуждает Рамачандран, неинтересен. Это проблема, у нас нет четких решений, и исследования групп пациентов, таких как люди с синдромом Котара или Капгра, безусловно, улучшат наше понимание. Весь этот материал очень увлекательный (видите ли, я прочитал дальше первого предложения), и в умелых руках Рамы мы добьемся потрясающего прогресса.
Но даже когда мы поймем, как мозг дает нам понимание того, кто мы есть и как мы познаем мир, останется решить еще много проблем. Ни один ученый не должен бояться того дня, когда проблема самосознания будет решена. Ни один ученый не должен думать, что его заставят досрочно уйти на пенсию [вместо этого оставьте это нашей экономике!]. Ни один ребенок не должен думать, что наука — это тупиковая карьера, потому что нет более интересных проблем, над которыми можно было бы поразмыслить. Каждая наука, даже наука о разуме, должна решить десятки и десятки больших проблем. И чем больше мы учимся, тем больше мы создаем новых проблем. В этом красота науки. В этом красота нашего вечно пытливого ума.
Марк Хаузер мудр и умен; Я всегда внимательно слушаю, что он говорит. По этому поводу он не говорит многого, с чем я бы не согласился. На самом деле он показывает острую проницательность. Он согласен со мной в том, что новое понимание природы сознания может быть получено путем изучения избирательных нарушений различных компонентов самости, возникающих в нейропсихиатрии. Мы верим этому подходу; сопоставление (а не просто корреляция) функции со структурой аналогично картированию точечных мутаций на хромосомах Мюллером и Морганом (таким образом связывая хромосомы с наследственностью). Создаваемые им «монстры» аналогичны нейропсихиатрическим синдромам.
Тем не менее, даже аплодируя моему предприятию, Хаузеру не нравится моя вступительная фраза («Одна из последних нерешенных проблем в науке — загадка сознания и т. д.») и заключительная фраза («Когда такая теория, наконец, появится, мы можем либо принять с невозмутимостью или спросите: "Теперь, когда мы решили проблему с самим собой, что еще есть".) Они были предназначены только для игриво-риторических (начальных) и иронических (заключительных) строк. Конечно, я не имею в виду, что когда-то мы выясняем Я, ученым будет нечего делать.Конечно, в каждой области науки есть бесчисленное множество проблем, которые надолго займут нас.Никто не сомневается в этом.
Но если бы Хаузер опросил своих коллег по всем наукам, спросив их, каковы последние оставшиеся загадки, он обнаружил бы это сознание и самосознание в каждом списке. Из этого не следует, что в списке не будет множества других научных проблем, таких как рекурсивность в языке, связь квантовой механики с гравитацией, жизнеспособность теории струн и т. д., но сознание и точная природа времени (в физике) будет стоять очень близко к вершине просто потому, что мы даже не знаем, с чего начать. Именно тот факт, что они кажутся граничащими с метафизическими («Кто я» или «Почему у времени есть стрела» и т. д.), делает их решение в эмпирических терминах особенно захватывающим. Я, конечно, не пытался принизить другие области исследований. Какие «самые важные» проблемы — дело вкуса; Я знаю людей, которые находят подсчет точного количества волосковых клеток в ухе важным и бесконечно увлекательным, и я, конечно, не хотел бы отказывать им в этой привилегии. С другой стороны, вопрос о том, у каких приматов есть «теория разума» (тема, элегантно затронутая Хаузером, Повинелли и другими), вероятно, будет интересен каждому, кто не совсем лишен здравого смысла.
У меня уже была эта проблема с Хаузером раньше, когда он воспринимал риторические или провокационные вступительные строки буквально, даже признавая, по его собственному признанию, что это не имеет никакого отношения ни к духу, ни к сути моего аргумента. Тем не менее я приветствую его предложение о том, что мою заключительную фразу можно было бы сформулировать более тщательно.
Конечно, в науке остается еще много проблем, но неопровержимые доказательства говорят нам о том, что без нашего человеческого мозга как источника нашего феноменального опыта (сознания) наука и все вопросы науки не существовали бы. Вот почему понимание того, как мозг генерирует сознание, может быть самой фундаментальной научной проблемой. Я сомневаюсь, что Марк Хаузер и Тимоти Уилсон на самом деле верят, что занятия их научными специальностями и все другие научные усилия могли произойти без эволюции сознательного человеческого мозга.
Я предположил, что отличительной чертой сознания является прозрачное представление мира с привилегированной эгоцентрической точки зрения. Ключевые вопросы о том, как нейронные механизмы и системы нашего мозга создают феноменальный опыт нашего «я» как субъективного источника окружающего мира, и как мы способны анализировать и анализировать мир, чтобы заниматься наукой, сейчас решаются в детальная нейронная модель, которая связывает наш феноменальный опыт личного мира-пространства с нашим метафорическим театром сознания. Наука должна начаться в этом феноменальном мире.
Я и другие: щекотливое решение
Эссе В. С. Рамачандрана — еще один его оригинальный и провокационный вклад в нейропсихологию и нейрофилософию, на этот раз касающийся самосознания, «последнего рубежа». Рассматривая родственные проблемы квалиа и самости, он правильно отмечает, что самость является более поддающейся решению исследовательской проблемой, и представляет остроумную позицию, основанную на невропатологических тематических исследованиях и недавних прорывах в неврологии, включая зеркальные нейроны. К списку экзотики Рамачандрана я предлагаю добавить обыденное — щекотку. Тикл дает ответ на свое заключительное заявление: «Теперь, когда мы все решили, что еще остается? Ответ — «другое».
Отправной точкой моего предложения является наблюдение, что вы не можете пощекотать себя — для щекотки требуется не-я, одушевленная сущность на поверхности вашей кожи. Этот не-я, одушевленный другой есть самый примитивный социальный стимул. Собственные кожные раздражители не вызывают щекотки, потому что наша нервная система нейтрализует их действие, возможно, в мозжечке. В отсутствие такой отмены мы бы постоянно щекотали себя случайно — мир был бы наполнен глуповатыми людьми, бредущими по жизни в цепной реакции тактильных ложных тревог.
Тот же самый механизм, который обнаруживает чужеродные щекотливые раздражители, порождает чувство собственного «я». Хотя наше чувство идентичности включает в себя нечто большее, чем различение себя/не-я, такой механизм лежит в его основе и является первым шагом к эволюции личности и неврологическому вычислению ее границ. Патология различения «я/не-я» может играть роль в аномальном социальном поведении (например, отвращении к прикосновениям при аутизме) и восприятии тела, как это рассматривал Рамачандран. Вычисление другого также обеспечивает мост, связывающий часто отчужденные дисциплины социальной психологии и нейронауки.
Я тоже с энтузиазмом отношусь к потенциалу зеркальных нейронов в объяснении многих явлений в неврологических, когнитивных и социальных науках, но я начинаю страдать от зеркалитита, в основном из-за чрезмерного воздействия. Вероятно, мы находимся на бурной первой стадии трехэтапного процесса, связанного с научными прорывами: безудержный оптимизм; последующий необоснованный пессимизм, когда нереалистичные ожидания не оправдываются; и окончательный отскок к более реалистичному уровню, отражающему реальную ценность открытия.
Полная важность зеркального процесса будет оценена, когда будет установлена цепочка событий от сенсорного входа до моторного выхода, и мы сможем понять, как инициируется, контролируется и воспроизводится поведение. До сих пор зеркальные нейроны касались бестелесных неврологических коррелятов действий других; не было показано, что они вызывают реальное поведение. Пока мы ждем этих данных, исследователи, не имеющие электрофизиологических лабораторий и фМРТ, могут исследовать зеркально-подобные заразные действия, такие как зевота и смех, которые знакомы всем, связаны с реальным поведением и обычно игнорируются исследователями зеркальных нейронов.
Рамачандран сделал это снова, представив увлекательные истории болезни, достойные книги Рипли «Хотите верьте, хотите нет», и извлекая глубокие идеи о человеческом разуме. Но в его эссе есть подтекст (преднамеренный или нет, я не знаю), который настораживает. Сообщение, похоже, состоит в том, что основные загадки разума, такие как природа «я», будут решены полевой нейробиологией. Нет ни единого упоминания об обширных областях исследований личности в психологии, особенно в социальной психологии, которые внесли гораздо больший вклад в наше понимание природы человеческого «я», чем нейробиология когда-либо внесла или, по моему мнению, когда-либо внесет.
Вот выборка ключевых принципов, уже установленных социально-психологическими исследованиями:
• «Я» по своей сути является социальной конструкцией, сформированной культурой, семьей и сверстниками.
• Самоанализ сильно ограничен. Большая часть работы человеческого разума, включая атрибуты, которые мы обычно считаем частью «я», недоступны для сознательного изучения (обратите внимание, что это противоречит предпосылке, что изучение «я» — это то же самое, что и изучение сознания).
• Акт самоанализа может, в зависимости от различных хорошо известных условий, привести к долгосрочному восстановлению после личной травмы или опрометчивого выбора, о котором люди впоследствии сожалеют.
• Люди наблюдают за своим поведением, чтобы понять, кто они
• Нарративы, которые люди рассказывают себе, являются ключевыми факторами, определяющими их будущее поведение, независимо от того, являются ли эти нарративы объективно верными.
Хотя неврологические основы этих психологических феноменов было бы интересно исследовать, сами феномены не были обнаружены нейробиологами и не могли быть легко выведены из нейровизуализации или наблюдений за пациентами с повреждениями головного мозга. Они требовали умных экспериментальных манипуляций и измерений самоотчетов и поведения людей.
Это не скачки, конечно. «Проблема себя» не может быть решена одной субдисциплиной. Исследования пациентов с повреждениями головного мозга и изображения «нормального» мозга многому нас научат, равно как и поведенческие исследования. Объединив эти области исследований, можно добиться большего прогресса, чем сосредоточившись на одной.
